Улица Дзержинского: волгоградский брод и прогулки с Вольфом Мессингом

В Тракторозаводском районе Волгограда опять ремонтируют улицу Дзержинского. Перекурочивают напрочь, обновляя всё, что на земле и под оной.

Да ведь и пора — старенькая эта улица пережила войну, перестройку и вполне заслужила право быть красивой и уютной. Такой, как она была когда-то.

Главная и основная магистраль

Улица Дзержинского — главная и основная магистраль посёлка Верхний. Строилась вместе с заводом. Начиналась с нуля, в голой степи возникли современные тогда кварталы, где селились крестьяне окрестных сёл и хуторов, съехавшиеся на гигантскую стройку первенца отечественного тракторостроения.

А потом — война. Многое сейчас известно о боях в центре города, чуть менее — в Краснооктябрьском районе. О кровопролитнейших сражениях на севере Сталинграда не известно толком почти ничего — корреспонденты сюда не добирались. Драка была не на жизнь, а на смерть. Поэтому от посёлка практически ничего не осталось — только чёрная обугленная земля, из которой кое-где торчали разбитые остовы зданий.

Здесь, спустя 12 лет после великой битвы я начал осознавать себя личностью. Жизнь уже вернулась на улицу Дзержинского, но руин ещё хватало. Нам, мальчишкам, они были очень по душе. Так здорово лазить по стенам, которые шатаются от более-менее заметного порыва ветра. Прятаться в самых неожиданным местах, чтобы, выскакивая чёртиком, пугать проходящих мимо девчонок.

Военные трофеи

О битве напоминали не только руины. Немецкое кладбище на Селезнёвке — это уже совсем конец улицы Дзержинского. Могилы наших воинов в сквере у Тракторного завода.

А ещё — всякого рода трофеи, которые мы в изобилии выкапывали из-под земли. 

Я чуть не довёл до инфаркта маму, когда она выгребла тяжеленную сумку, стоявшую под моей кроватью. В ней я хранил добытый арсенал: гранаты, мины, стволы автоматов, ржавые пистолеты и прочие любопытные вещи.

Добывать их было легко и весело. Берёшь совочек и копаешь за домом, как в песочнице. И что только мне не попадалось! Больше находились всякие солдатские прибамбасы. В основном, немецкие — наш дом стоял на месте лагеря для немецких военнопленных.

Однажды я выкопал очень красивую коробочку с ненашими буквами, внутри которой хранились непонятные кругляшки из тонкой резины. В школу я ещё не ходил и не понял, что попало мне в руки. Обратился к маме. Она почему-то сильно покраснела, засмеялась, промямлила что-то вовсе непонятное.

Я показывал находку своим тётям, бабушкам (с мужчинами в нашей семье было туго, как и во многих других семьях), и все они реагировали так же, как и мама, разжигая моё любопытство до белого каления.

Жажду знания удовлетворил сосед — старый кавалерист дядя Митя: «Это, Вовка, предмет для мужиков, чтобы такие дуроплясы, как ты, меньше появлялись на свет. Ты прекращай копания-то, не доведёт до добра».

Но разве ж можно было удержаться? И я копал, когда только мог. Часто попадались ремни с выдавленными буквами на оловянных пряжках: «Gott mit uns». В переводе — Бог с нами. С ними, то есть.

Но Бог как раз оказался с нами. Хотя на пряжках наших солдат не было никаких букв. Только — звёзды. Одна такая долго красовалась синяком на моих филейных частях. Появилась, когда мама оценила земляные изыскания по-своему. Было больно, но изыски я не прекратил.

Они закончились после того, как трое моих друзей однажды отыскали старую мину и решили посмотреть, что у неё внутри.

Хоронили их в закрытых гробах. После похорон мама привела меня домой, обняла крепко-крепко (я до сих пор помню, как было больно) и долго плакала. Ничего не говорила — только плакала.

Все подвалы были жилыми

На этом мои походы за военными трофеями закончились. Я взрослел. Подвернулись другие заботы. Верхний посёлок вдруг начал интенсивно застраиваться. И было это как нельзя кстати — люди ютились, кто где мог. Мы — восемь человек — жили в одной комнате, в подвале. Как мы умудрялись поместиться, не понимаю. Тогда все подвалы были жилыми.

Одним из первых на улице Дзержинского вырос новенький дом с башенкой. В нём, помимо других достоинств, находилось невиданное чудо: лифт. Приглядывала за ним необъятных размеров тётя Клава. Но стоило ей отлучиться, мы тут же заскакивали в кабинку и жали кнопку на самый верхний этаж. Ощущения — непередаваемые.

Многие дома строились хозспособом. В новостройки въезжали люди позначительнее, чем простые работяги. А в их оставленное жильё вселялись те, кто участвовал в строительстве. Мама работала на заводе крановщиком. Специальность — на стройке очень нужная. После смены садилась за управление башенным краном на стройплощадке. Тут же после школы крутился десятилетний я. Работа находилась и мне. Так вместе мы выстроили дом, он до сих стоит недалеко от улицы Дзержинского, чем я искренне горжусь.

А мы вдвоём с мамой переселились в комнату на улице Шурухина. Как раз недалеко от дома с башенкой. После подвала небольшое и небогатое наше жильё казалось дворцом. Жили в квартире нас три семьи, жили душа в душу.

Особую изюминку нашему бытию придавало то, что под окнами по дороге пролегал маршрут на кладбище. Хоронили тогда непременно с оркестром. Печальная процессия под траурные мелодии медленно двигалась аккурат до конца нашего дома, здесь всех подхватывала машина и везла к месту назначения. Я и сейчас могу напеть с десяток тех мелодий.

Вся жизнь впереди!

А время бежало себе и бежало. Осталась позади школа, распахнул мне навстречу свои проходные завод. Работал я в одну смену, поскольку не достиг ещё и шестнадцати.

Заходишь утром, сразу после проходных — сборочный цех. Из широких ворот, громко ворча, выползают новенькие тракторы. На большом табло выскакивают цифры: за сутки с конвейера сошло столько-то машин. Все проходящие в цеха обязательно интересуются цифрами, обсуждают их, комментируют, спорят.

После смены на площадь вытекает огромная людская масса — на заводе трудились до 30 тысяч человек, во что сейчас трудно поверить. Но ведь так и было.

Из репродуктора гремит что-то бравурное. Горячая волна распирает грудь: ты молод, здоров, позади — работа, рядом товарищи, впереди — свободный вечер.

Да что там — вечер! Вся жизнь впереди!

Вечер проходит здесь на улице Дзержинского, которая у нас называется бродом. Телевизоры ещё не в почёте, они редко у кого имеются. Все — на брод!

Народу — не протолкнуться. И всё — такие знакомые лица. А к концу вечера не просто знакомые — родные!

Волгоградский Парфенон

Тут ещё Дворец культуры построили. Опять же на улице Дзержинского. И задумчивый Горький присел над прудиком, обхватив острые колени.

Здание, чем-то напоминающее древнегреческий Парфенон, строилось почти 11 лет. У заезжих комиков в запасе была обязательная беспроигрышная шутка: «Наш концерт будет идти так долго, как строится ваш Дворец культуры». Хотя шутку знали наизусть, непременно гремели смех и рукоплескания.

В ДК по средам и субботам назначались дискотеки. Но это слово считалось неприличным, поэтому афиши сзывали на вечера культуры и отдыха. Перед открытием обязательно выступал кто-то из комсомольских активистов, звавший и призывавший. Аудитория жужжала нетерпеливым оводом, ноги пробовали паркет на прочность.

Замечательный был Дворец. Здесь выступали лучшие исполнители советской эстрады. Я не пропускал ни одного. Навсегда покорили моё сердце «Песняры», побыли тут все тогдашние заметные ВИА: «Поющие сердца», «Синяя птица», «Самоцветы» и другие.

Заглянул в ДК и загадочный Вольф Мессинг. Было ему уже за 70. Показал несколько потрясающих воображение номеров. Перешёл к пику представления. Предупредил, что сейчас выйдет из-зала, а кто-нибудь пусть спрячет что-нибудь где-нибудь.

И вышел. В публике началось волнение. Все боялись связываться с ясновидцем. Наконец какая-то дебелая девушка, залившись румянцем, спрятала носовой платок на своей пышной груди. Сразу несколько голосов известили Мессинга, что можно входить.

Он вошёл, быстро осмотрел зал, подошёл почему-то ко мне, цепко взял за руку. Пальцы у него были холоднючие и влажные. Предупредил, чтобы я не выбирал цели, а просто шёл по проходам, но думал о спрятанном предмете и о том, куда его запрятали.

Я с удовольствием принялся представлять место пребывания платка. Мессинг об руку со мной помыкался по проходам, изредка нашёптывая мне, чтобы я не сопротивлялся. Чего я отнюдь не делал. Просто из двух предметов — платка и груди — думал только об одном. Наверное, это сбило мага с волны. Он недовольно усадил меня на моё место, повторил процедуру с другим медиумом — там всё получилось.

Улица Дзержинского… Вроде, ты есть, а, вроде, и нет тебя. Той, давнишней-то, уж точно нет. Жизнь идёт. Идёт жизнь…

Спасибо нашему фото-кудеснику Александру Куликову за то, что дал возможность полететь в моё детство. Спасибо читателям, что были со мной.