Старые газеты, старые книги и журналы обладают какой-то особой притягательностью. Это уже не просто газета или журнал, они – свидетели давно минувших дней, а потому мы с сугубым вниманием всматриваемся в каждую буковку, стараясь рассмотреть в ней знаки времени. И зачастую это удаётся.
Сегодня мы приглашаем открыть журнал «Живая старина» за 1906 год. Благодаря ему, мы можем познакомиться с живыми образцами устного народного творчества уездного Царицына. Частушки были собраны среди молодёжи, которая вечерами обычно собиралась на берегу Волги или каталась на лодках. Телевизоров тогда, слава тебе Господи, ещё не изобрели, а потому ценилось задушевное или не очень задушевное общение.
Пенье сопровождалось аккомпанементом гармоники и бубна. Как и положено частушкам, они посвящались самым животрепещущим темам тогдашней жизни. Царицынские парни слыли народом задиристым, не боящимся ни Бога, ни чёрта и не упускавшим случая «подавить на фасон», подчёркивая свою исключительность, особенно заметную в сравнении с «иногородними»:
У дубовских у плутов
Сапоги по семь пудов.
У царицынских ребят
Сапожки новые скрипят.
Видите, как? Дубовские – плуты, зато в Царицыне – ребята хоть куда. Однако жители разных посёлков города бывали сплочёнными только когда надо было выступить против заезжих. В обыденной жизни они меж собой не ладили. И сильно не ладили. Особенно отличались обитатели посёлков Балканы и Бутырки, теснившихся по берегу Волги. Первые жили в районе нынешней площади Ленина, вторые – ближе к Царице, которая тогда была довольно полноводной, особенно по весне, когда разливалась. Шекспировские враждовавшие семейства Монтекки и Капулетти, давшие миру Ромео и Джульетту, нашим поселковым аборигенам не годились и в подмётки:
По Бутыркам мы ходили,
Духовых не находили.
Все Бутырки мы пройдём,
Кровь бутырскую прольём.
Насчёт «крови» – не поэтическое преувеличение. Драки случались часто, но прекращались с первой кровью, как только кому-нибудь расквасят нос. Так что, упоминание про кровь здесь означает переход к миру. «Духовые» – в вольном переводе означают представителей уголовного мира. В данном случае балканские выражают полное презрение и говорят своё «фи» бутырским вахлакам:
Мы, балканские, отпеты,
Кандалы на нас надеты.
На Балканах, на краю
Покончаю жизнь свою.
Лихие ребята, ничего не скажешь, даже кандалы для них что-то вроде медалей или благодарности администрации города. Пили и дрались, дрались и пили. А ещё – тяжко работали, по 10-12 часов. Практически все они были связаны с Волгой, как и весь город, стремительно развивавшийся в начале 20 века. И именно, благодаря великой реке, несшей разнообразные товары в разные концы России, но непременно проходящие через Царицын. А потому и отношение к матушке-Волге бытовало почтительное и, в то же время, бесшабашное. Рыбаки, например, уважительно звали нашу великую реку не иначе как морем, а себя моряками:
Моряк в море сети рвёт.
Што добудет, все пропьёт.
Моряк по морю рыбачит,
А морячка дома плачет.
Моряк в море потонул,
Про морячку вспомянул.
Согласитесь, рядом с этой трагедий Газманов и его не встретившиеся рыбак с рыбачкой просто отдыхают. Кстати сказать, лирические напевы, как во все времена, чрезвычайно заботили царицынскую молодёжь, и она, как умела, выражала свои чувства:
Как по Волге, по реке
Лодочка мыряла.
Мы катались в лодке,
На корме бутылка водки.
Вот такой неожиданный поворот в рассказе о любовном свидании. Поскольку упомянутая бутылка стояла на корме, можно сделать вывод, что парочка угнездилась на скамейке, и ей было так хорошо, что они даже отставили «злодейку с наклейкой» в сторону. Хотя тяга царицынских молодцов к питию была известна и чрезвычайно заботила представительниц прекрасного пола:
Милый мой милёночек,
Федя-голубёночек.
Милёночек, не пей водку,
Пожалей меня молодку.
Призыв, как правило, пропадал втуне. Вообще, если верить частушкам, отношение к
подругам было далеко не рыцарским:
В Царицыне во городе
Девчоночки дороги.
В Царицыне на базаре
Продают девок возами.
В Царицыне на толчке
Продают девок в пучке.
Хотя нередко царицынский кавалер ради прекрасной дамы был готов поступиться и последним:
Из-за той несчастной бл…
Пинжаки лежат в закладе.
Злободневной темой был, конечно, призыв в армию: далеко на востоке гремела русско-японская война. Журнал вышел в 1906 году, материал собирался гораздо раньше, когда только бабахнуло известие о начавшейся бойне. И в частушках на эту тему вновь звучит нарочитая бесшабашность молодого волжанина:
Повели меня в приём,
Вся семья идет за мной,
А девчонка стороной
Заливается слезой.
Вынул жребий 25-й,
Закричали – я принятый.
Как сказали – меня взяли,
Милку замертво подняли.
Привели меня в приём,
А я думал в пивной дом.
Посадили меня брить,
А я думал водку пить.
И снова – не обошлось без упоминания о водке. Видно, ею глушили страх перед тем, что ждёт впереди. А что хорошего можно ждать от великой человеческой глупости, называемой войной?
В том ушедшем времени, в том исчезнувшем городе, как и сегодня, было всё: и пылкая любовь, и пламенные страдания, и постылая работа, и негромкое счастье. В общем, была жизнь:
Я пил водочку – не брагу,
Любил девочку – не бабу.
Она моя, солнце красно,
Помереть со мной согласна.
