В серии статей под рубрикой «Наши люди» рассказывается о деяниях известных личностей волгоградского-сталинградского-царицынского края.
Однако ведь, кроме них, на наших просторах жили и просто люди. Или, как их немного презрительно называли ррреволюционные активисты, обыватели. Хотя презирать их было решительно не за что: люди просто хотели жить получше да чтобы детям и внукам выпало счастья побольше того, что приходилось на их долю.
И ведь они тоже двигали историю.
В борьбе кашу маслом не испортишь
Перенесёмся в Царицын начала 20-х годов прошлого столетия. Точнее, в 1924-й год. В рабочем посёлке при лесопильных заводах станции Ельшанка проживает гражданка Иванова Ольга Никифоровна. Имеет небольшой домик. Жить непросто, а потому в поисках какого-никакого приработка Ольга Никифоровна сдала комнату квартиранту Матюхину.
Сначала всё было чинно и пристойно, хозяйка и квартирант до поры до времени ладили меж собой. И вдруг рассорились. Что называется, вдребезги и пополам.
Началось с того, что Матюхин вступил в ряды РКП(б). Буквы эти (если кто подзабыл) означали: Российская коммунистическая партия большевиков. Была эта партия правящей. Остальные партии рассеялись или были рассеяны кто куда: за границу, в исправительные лагеря, просто приказали долго жить. РКП(б), оставшись в гордом одиночестве, полностью держала в своих руках кормило государственной власти.
Конечно же, Матюхин, став членом такой могучей организации, ужасно возвысился в собственном мнении. И посчитал, что в новом своём качестве он вовсе не обязан отдавать свои кровные деньги какой-то беспартийной отрыжке старого мира за жильё. И платить перестал.
Однако «беспартийная отрыжка» с такой постановкой вопроса не согласилась. И выдвинула ультиматум: «Не желаешь платить — съезжай с квартеры к чёртовой матери, паразит трухлявый».
Надо признать, Ольга Никифоровна изъяснялась несколько грубовато. Да и где ей, всю жизнь гнувшей спину на лесопилке, было научиться изящному слогу?
Товарищ Матюхин обиделся не на шутку. Мало того, что его, члена вышеназванной могучей партии, гнали взашей, так ещё и снабдили обидной характеристикой. Но не будешь же вступать в дискуссию с несознательной старухой. Поэтому Матюхин с достоинством удалился к себе в комнату. Хотел, было, хлопнуть дверью напоследок, но побоялся, что она отвалится.
А на следующий день обнаружил эту самую дверь запертой на амбарный замок, и рядом — свой чемодан, набитый личными пожитками.
Матюхин вознегодовал. Придя на службу в трест, устроился в своём уголке и начал сочинять донос на обидчицу. Трудолюбиво вписал в него что и было, а больше — чего не было. Посчитав, что в борьбе за справедливость, как он её понимал, кашу маслом не испортишь.
Донос о «контрреволюционной деятельности озлобленной контрреволюционерки Ивановой» был направлен «куда надо». Дальше пошло по заведённому порядку. Компетентные органы живо отобрали у старушки подписку о невыезде. И «Дело о дискредитации Российской Коммунистической партии и её вождей» принялось набирать обороты.
Старалась выявить свой антисоветский взгляд
Обвинительное заключение стоит того, чтобы его процитировать: «Гражданка Иванова О.Н., неграмотная, при всяком возможном случае, пользуясь малоразвитостью окружающей массы, старалась выявить свой антисоветский взгляд по отношению к существующей власти, а также руководящей, то есть, стоящей у власти Российской Коммунистической партии. После убийства тов. Воровского Иванова говорила, вот ещё один сгинул, а за ним скоро и Троцкий околеет, после чего настанет конец царству жидов, и снова будут открыты православные церкви. Гр-ка Иванова подлежит суду Царицынского губернского суда».
Тут требуются пояснения. Упомянутый в обвинении тов. Воровский — один из виднейших советских дипломатов, был убит в Швейцарии бывшим белогвардейским офицером Конради, мстившим за расстрелянную чекистами семью. Судом он был оправдан. В Советской России была проведена шумная кампания с осуждением убийства Воровского, его именем названы улицы во многих городах России, в том числе и в Волгограде.
Троцкий являлся вторым лицом в государстве и партии после Владимира Ленина, пользовался широкой популярностью в молодой Советской Республике. Его имя ещё более активно запечатлевалось на карте Родины. Но к 30-м годам прошлого столетия полностью исчезло.
Называла негодяем как личность
Судебное заседание было назначено через два месяца. Можно только догадываться, что пережила неграмотная старуха в эти недели, хоть и провела их не в тюрьме (напомним, что шёл еще 1924-й год, «органы» только начинали входить в полную силу). На суде Ольга Никифоровна виновной себя не признала и заявила: «Матюхин стоял у меня на квартире. Когда же он вступил в партию, то он не стал платить мне за квартиру, на этой почве у нас были ссоры. Матюхина я называла негодяем как личность, а не как коммуниста. О Воровском я сожалела, а не ругала его. Против власти говорить я не могла, так как мой сын боролся за настоящую власть и пострадал».
Матюхин же повторил свой донос, столь колоритно сформулированный в обвинительном заключении. И вот приговор: «Предъявленное гражданке Ивановой обвинение ничем не доказано, оно является основанным на одном показании свидетеля Матюхина, имеющего с подсудимой неприязненные отношения. Поэтому суд приговорил Иванову О. Н. считать по суду оправданной за недоказанностью».
Как принято говорить в таких случаях, истина восторжествовала.
Но только истина ли?
Заметим оговорку суда: оправдана за недоказанностью. Значит, если бы доказали, что ругала старуха Троцкого, загремела бы она, сердешная, на Соловки или ещё куда-нибудь в не столь отдаленные места — архивы хранят дела с куда менее благополучным концом.
И что интересно: обложи, даже ещё более густо, гражданка Иванова товарища Троцкого не в 1924-м, а хотя бы года два спустя, её, пожалуй, ещё и в героини произвели бы. Следовательно, что-то неладно в самой сути такого закона, который позволяет судить человека за слова, а за убеждения, если хотите.
И потому оправдательный тот приговор, обрадовав, безусловно, Иванову, показал лишь, что не все ещё шестерёнки аппарата подавления инакомыслия притёрты друг к другу. Если доносчики уже имеются, то суды пока не всегда вникают в «требования момента».
Но это дело, как свидетельствует история, оказалось вполне поправимое.
