Из цикла «Царицынский вокабулярий». Расмус Раск.
В донские земли въехали, когда солнце уже полезло с неба. Датчанин до этого ехал в повозке, а тут вылез, стал крутить круглой головой по сторонам, приставал к кучеру: что да как, да почему.
Было, было отчего войти в изумление. Степи вдруг открылись до самого горизонта, полыхали всеми мыслимыми красками. Воздух до того густо был напоен чудными ароматами, что его хотелось зачерпнуть ложкой.
Стоял июль 1819 года. Высокоблагородный высокоучёный господин Расмус Раск шёл по обочине дороги, утонув по колено в пахучей траве. И лишь удивлялся, что ни впереди, ни с боков, ни сзади не видно было ни одной живой души.
— И хорошо! И слава тебе, Господи, как хорошо! Это казачьи земли, — крестился, тараторил кучер. — Здесь только знай, гляди в оба. У казаков свои законы. Голову снесут в момент. Или голым по миру пустят.
И всё оглядывался, точно и впрямь из-за ближайшего пригорка вот-вот должны были выскочить казаки-разбойники, визжа и размахивая сверкающими шашками. Обошлось, слава Богу.
Часам к 11 ночи подъехали к какой-то речушке. Кучер отправился на постоялый двор, бесформенной громадой темневший на берегу. Раску же наказал устроиться прямо в открытом поле.
— Да почему же не заехать во двор? — искренне изумился датчанин.
— Потому, господин хороший, что здесь живут одни жулики и воры, — ответствовал кучер.
— Тогда давай переедем на другой берег, там, кажется, окна светятся.
— Куды? Там и того хуже окаянники обретаются, — был ответ.
Раск вздохнул, полез за нехитрыми припасами. Выпил кружку кваса. Питьё показалось отвратительным, даже хуже датского водянистого пива — твина. Съел ломоть сухого хлеба с колбасой. Запил всё это глотком молока. Искупался в речушке — вода была тёплой и уняла раздражение от неудобного ночлега. Спать улёгся в той же повозке, в которой ехал, похожей на корыто для перемешивания теста.
Только задремал, кучер принялся толкать в бок: пора отправляться, господин, по холодку так-то хорошо. Глянул на часы — три часа утра! Покрыл мучителя бранью, да уж нечего было делать.
И снова — степь без конца и края, теперь уже не вызывавшая восторга. Солнце поднялось, пекло нещадно, слепило глаза. Спрятаться от него было совершенно некуда. Единственное развлечение: встретили калмыков с верблюдами. Датчанин впервые увидел такое чудо природы. Удивлялся и верблюдам, и калмыкам. Пропускал мимо ушей россказни кучера, который, словно специально нанятый, продолжал пугать седока кровожадными казаками.
Около 11 часов прибыли в уездный город
Царицын. Первое, что отметил господин Раск, на клочке земли, явно по недоразумению, именуемом городом, расположилось, с его точки зрения, несуразно много церквей: целых четыре. Между тем, это была всего лишь старая пограничная крепость с разрушившимся земляным валом. Здесь нельзя было заказать ни чаю, ни кофе, так как не хватало сахара. Обед господина Раска состоял из молочной каши в миске. Затем ему подали баранину на деревянном блюде. Разносолами не попотчевали.
Датчанин не стал задерживаться здесь. Чуть отдохнув, направился на юг, к Астрахани. Не произвела на него впечатления и Волга, которую он сравнил с заурядными реками в Исландии. Тут приходится признать, что достопочтенный путешественник, попросту говоря, наврал. Никак не могла наша могучая матушка-Волга стоять в одном ряду с иноземными речками.
Сарепта показалась путешественнику довольно милым городком. По крайней мере, улицы — выметены, немцы — аккуратны, не выглядели разбойниками и всё же были гораздо ближе датчанину, чем непонятные русские. Да и на ночь расположились в доме, а не в чистом поле. Правда, укладываться пришлось на полу, бросив на него соломенный матрац. Хозяйка объяснила, что у них постели не приняты, они им ни к чему («Nein Bett haben wir nicht, das brauchen wir hier nicht»).
На всякий случай разжился здесь двумя пистолетами. Может, и не врёт кучер. С оружием всё спокойней. Вообще, он остался крайне недоволен вояжем по варварской стране и жаловался другу в письме: «Со времени моего отъезда из Москвы я только однажды спал раздетым в постели, купался я в реке, не ел горячую пищу и не пил кофе, только крайне редко — чай. Должны бы были сбыться слова пророка Чельгрена:
Он пишет: я от вас не скрою,
Что на почтовом стане здесь,
В России, можно и поесть,
Когда еду везешь с собою»
Как бы там ни было, спасибо Расмусу Раску за ценные свидетельства о деталях быта наших предков. Кстати сказать, шведский поэт и драматург Юхан Чельгрен, о котором упоминает наш путешественник, жил и творил во второй половине 18 века и был очень популярен. Как видите, и тогда на Россию катили бочку все, кому не лень. Уж русского-то хлебосольства у нас не отнять.
Наш рассказ основан на записках датского языковеда Расмуса Раска (1787—1832). Он совершил множество разнообразных путешествий, стал первым в ряду великих европейских ученых, благодаря которым языкознание стало наукой мирового значения. Нам повезло, когда учёному пришло в голову проложить маршрут по нашим землям.
