Владимир Крючков. Загадки судьбы последнего председателя КГБ СССР

А вот ещё был случай.

Июнь 1990 года. Москва, Кремлёвский Дворец съездов. Я, специальный корреспондент газеты «Волгоградская правда», аккредитован на учредительной конференции Коммунистической партии РСФСР.

Присутствуют все высшие лица (начиная с Горбачёва) ещё живого Союза Советских Социалистических Республик. Ну и, понятное дело, тут же обретается масса, как бы сейчас сказали, медийных лиц — актёров, писателей, знатных тружеников.

Моя задача, кроме, конечно, освещения происходящего на конференции, — отлавливать знаменитости и записывать их комментарии. Это удалось в полной мере за счёт тогдашней моей молодости и определённого нахальства. О чём, может быть, расскажу как-нибудь поподробней.

Интервью у туалета

Но вот об одной встрече поведать хочу сейчас. В перерыве между заседаниями несусь рысью по просторному коридору в поисках кого позаметней из руководства страной. Впереди в туалет заходит Крючков. Член Политбюро ЦК КПСС, 7-й и последний председатель Комитета государственной безопасности СССР.

Разумеется, для таких чинов туалет — отдельный от остальной мелюзги. Поэтому перед дверью стоит массивный прапорщик, одним своим видом отбивающий всякую мысль о посещении вверенного ему помещения.

Я туда и не рвусь — жду выхода нужного мне персонажа. Но вот беда: напрочь вылетело из головы отчество товарища Крючкова. Помню, что тёзка — Владимир. А вот дальше — темно. Взываю к прапорщику:

— Скажите, пожалуйста, как полностью зовут вашего самого главного?

Тот изображает на лице готовность помочь (инструктировали, наверное, крепко, как себя вести с обитателями кулуаров конференции), козыряет:

— Капитан Горелов Владимир Иванович.

И тут — тёзка. Но не тот.

— Нет, я имею в виду самого-самого. Который только что прошёл. Крючков.

Прапорщик столбенеет. Для него такой вопрос, видимо, сродни вопросу об отчестве Господа Бога. С надеждой жду всё-таки ответа. Напрасно. Ступор у стража отхожего места — полнейший. И в этот момент из дверей выходит мой тёзка. Рвусь к нему:

— Товарищ Крючков, я из «Волгоградской правды». Можно один вопрос?

Он поворачивается ко мне, на лице мелькает тень улыбки. Тощенькая такая тень.

— Узнаю земляков. А что же в туалете меня не прижал?

Принимаю тон:

— Я хотел, но вот часовой пообещал пристрелить.

Прапорщик, кажется, собирается упасть в обморок. Тень улыбки на лице Крючкова становится гуще.

— И правильно бы сделал. Ну, пойдём.

Течёт ручей, бежит ручей…

Мы отходим в какую-то нишу, и он начинает говорить. Уже без всякого намёка на улыбку. Речь льётся гладко, никаких слов-паразитов, струится себе, как ручеёк, плавно и ровно, без акцентов, без подчёркиваний. О том, что перестройка и гласность — хорошо, что за социализмом — будущее, что перемены назрели, но торопливость тут неуместна, что враги посягают. И прочее, и прочее…

И ничего такого, что бы выделило его собственное видение происходящего, его личное мнение. Говорил он те правильные слова, что я каждый день читал в газетных передовицах. И, грешен, сам выстукивал их на печатной машинке по служебной необходимости.

Ручеёк прекратился вдруг, будто кто-то поставил плотину. Крючков взглянул на меня, что-то прочитал и понял в моих глазах, сухо сказал:

— Вот так, земляк.

И ушёл, не дожидаясь дежурных слов благодарности.

Через год с небольшим мой собеседник станет одним из главных действующих (хотя здесь уместнее будет сказать — бездействующих) лиц так называемого ГКЧП — государственного комитета по чрезвычайному положению.

Но к этому мы ещё подойдём.

Ни миллиметра в сторону!

Готовя данную статью, я проштудировал множество материалов, особое внимание уделив мемуарам нашего героя. И вот что бросилось в глаза. Он неизменно оказывался в узловых точках Истории, когда решалась судьба великой страны. В иных он играл далеко не последние роли.

Но после чтения двухтомника его воспоминаний осталось впечатление, что все, сколько-нибудь, значимые события происходили как бы без его заинтересованного участия. Во всяком случае, в мемуарах об этом — очень мало. Обкатанные, обточенные в идеологических отделах слова-голыши без зазоров приставлены друг к другу. Никаких эмоций, холодная рассудочность изливается из-под выхолощенных строк. Прямо, как тот ручеёк во Дворце съездов, под монотонное журчание которого неудержимо тянет в дрёму.

Владимир Александрович Крючков, может быть, немногие знают, действительно наш земляк. Он родился в 1924 году тогда ещё в Царицыне, в семье рабочего-котельщика. Вся жизнь семьи была связана с заводом «Баррикады», на нём начинал ещё дед Крючкова, отец дошёл до начальника цеха, и сам наш герой вступил здесь на собственную трудовую стезю.

22 июня 1941 года у 17-летнего Володи Крючкова сбылась, наконец, давняя мечта. Отец повёл его на рынок покупать велосипед. И ведь нашли уже подходящую машину, оставалось только заплатить деньги. Но как раз в этот момент заговорил репродуктор на столбе. Выступал глава правительства СССР Вячеслав Молотов. И закончил своё выступление легендарными словами: «Наше дело правое, враг будет разбит, Победа будет за нами!»

Какой уж теперь велосипед? Через несколько дней выпускник средней школы Владимир Крючков оказался в толпе добровольцев у дверей военкомата. Все горели одним желанием — на фронт! Война виделась недолгой и победоносной — стоит лишь добраться до передовой, взять в руки оружие, и покатится вражина до самого своего коричневого Берлина.

Однако военком указал ему от ворот поворот — дескать, молод ещё воевать, набери года сначала.

Куда теперь? На завод! Куда ещё-то?

Стал Владимир разметчиком на «Баррикадах». И оказалось, что профессия — как раз по нему, по его характеру. От разметчика, как в никакой другой специальности, требуется усидчивость, внимательность, аккуратность. Не нужно ничего изобретать — веди линии, как велят чертежи, не отклоняясь ни на долю миллиметра. Вот и вся наука.

Она и определила характер Крючкова, образ действий на весь его дальнейший — жизненный и профессиональный путь. Никаких самостоятельных решений и, тем более, самостоятельных поступков. Лишь точное, безукоризненное исполнение приказов и поручений — и ни миллиметра в сторону.

На крутых поворотах

О работе на заводе в мемуарах — те же гладкие, общие слова, никакой живинки. Потому совершенно непонятно, почему в 1943 году его, 19-летнего парня, вдруг выдвигают в руководители заводского комитета комсомола. А там — движение ввысь: до секретаря райкома, второго секретаря горкома комсомола.

Карьера — стремительная и загадочная. Их — загадок — и дальше будет немало.

В мемуарах о работе в комсомоле — просто констатация передвижений. Ничего о том, чем конкретно занимался комсомольский секретарь, о чём думал и, даже, может быть, мечтал.

Три года спустя вновь — крутой поворот. Не менее загадочный. В 1946 году Владимир вдруг переходит (или его «переходят») в правоохранительные органы. Работал прокурором, следователем, добрался до должности прокурора Кировского района.

Ничего о расследованиях, о товарищах, о запомнившихся уголовных делах. Снова слова-голыши о социалистической законности, о беспощадной борьбе с преступностью, об активной помощи «широких слоёв общественности».

Судьбоносная встреча

В 1951 году — очередной зигзаг на дороге жизни. Снова — сногсшибательный и интригующий. Крючков зачислен в высшую школу дипломатии. Вчерашний разметчик на заводе, прокурор небольшого района вдруг вознесён в дипломаты.

Как, почему? Чья «волосатая рука» подняла его в полёт?

Нет ответа.

После окончания дипломатической школы Крючков в 1955 году попадает в Венгрию, здесь происходит его судьбоносная встреча с Юрием Андроповым, бывшим тогда послом в дружественной социалистической стране. И на 17 лет становится его верным вассалом.

В 1956 году в Венгрии происходят кровавые события, восстание против коммунистического режима оборачивается гибелью тысяч и тысяч людей. Восстание подавляют советские танки, вошедшие в Будапешт.

О подоплёке той трагедии, её причинах и последствиях Крючков повествует, не отходя от официальных канонов. Каких-то подробностей личного участия в происходившем практически нет.

По возвращении в Москву, Владимир Крючков становится партийным чиновником. Юрий Андропов, выросший к тому времени до секретаря ЦК КПСС, переводит его в аппарат Центрального комитета партии и делает своим помощником.

В 1967 году Андропова назначают руководителем КГБ СССР, Крючков возглавляет секретариат грозного учреждения. Ещё через 4 года его переводят во внешнюю разведку, сначала первым заместителем главы Первого главного управления (ПГУ), а затем — с 1974 года — и главой. Он окажется одним из самых «долгоиграющих» руководителей внешней разведки — 14 лет.

На этой должности Владимир Крючков в полной мере использует способности, отшлифованные ещё в профессии разметчика. Сам он в своих мемуарах всё так же катает камешки и струит водичку, о нём редко и скупо вспоминают как о чрезвычайно трудолюбивом, педантичном руководителе.

Наверное, такие качества хороши в любой профессии. Но только — как дополнения к другим, более необходимым руководителю любого ранга способностям. Конечно же, трудолюбивый, исполнительный, и в то же время безынициативный педант вряд ли допустит большие провалы в работе. Однако ведь и взлётов от него ждать не приходится.

Виноваты все

Крючкова как начальника внешней разведки называют одним из главных виновников принятия трагического для СССР решения о вводе войск в Афганистан. Между тем, сам он пишет: «По моим наблюдениям, Андропов не был инициатором ввода советских войск в Афганистан. Вряд ли кого вообще можно назвать автором такого решения. Скорее тогда существовало общее понимание, что стратегические интересы Советского Союза, самого Афганистана, советско-афганских отношений делали этот тяжёлый шаг неизбежным».

Вот ведь как. Никто персонально не виноват. Виноваты все.

А, значит, никто.

Воля ваша, но подобную позицию в народе называют — отвести глаза.

И, наконец, последняя государственная должность Владимира Крючкова — председатель Комитета государственной безопасности СССР с 1988 по 1991 год. Финал карьеры — создание того самого ГКЧП, в состав которого вошли руководители всех силовых ведомств Советского Союза. 

Они стремились удержать великую державу от распада и гибели. Наверное — искренне. Но тут приходит на ум ставшее знаменитым присловье: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

Под не развёрнутыми знамёнами заговора

Крючкова называют главной движущей силой затеянного предприятия. Он возглавил делегацию в Форос, где отдыхал первый и последний президент СССР Михаил Горбачёв, приглашал его въехать в Москву на белом коне диктатора. И он же через три дня сложил к его ногам так и не развёрнутые знамёна заговора.

Возвращался в столицу в самолёте с Горбачёвым. Но уже в статусе задержанного.

Имея во главе такую персону, заговор был просто обречён на поражение. Оно открыло шлюзы лавинообразному потоку событий, уничтоживших Союз Советских Социалистических Республик. Кстати сказать, вопреки ясно выраженному на референдуме желанию граждан этих самых республик, сохранить СССР.

Комитет по чрезвычайному положению много говорил и ровным счётом ничего продуктивного не сделал. Перефразируя Высоцкого, ему вождя не доставало. Крючков в таковые отнюдь не годился. Ибо сам был всю свою жизнь ведомым. Толкового же ведущего не нашлось.

И рухнула моя страна. В которой я родился, которой в детстве самозабвенно гордился, где дружил, любил...

И, по большому счёту, был счастлив.

Владимира Крючкова после провала ГКЧП арестовали, он отсидел в камере несколько месяцев, был амнистирован. Неплохо устроился в частную инвестиционную компанию. Скончался в 2007 году от обширного инфаркта.

Прощание в Культурном центре ФСБ России на Лубянке проходило в закрытом режиме…